«Нужно наклонить кувшин»

Валерий Панюшкин: Сторителлинг — это рассказывание историй. Последнее время, когда говорят «сторителлинг», часто имеют в виду какой-то сложный, многосоставный способ рассказывать истории — с видео, звуком, текстом, фотографиями, когда это все перемешано. На самом деле все это не имеет никакого значения. Средства, которыми ты рассказываешь историю, это просто те средства, которыми ты владеешь или которые прикольно использовать. Сторителлинг не про средства, а про повествование.

В.П.: Слово «сторителлинг» у меня изжогу не вызывает. Как писал Александр Сергеевич Пушкин: «Шишков, прости, не знаю, как перевести». «Панталоны», «фрак», «жилет» — все эти слова у современников Пушкина тоже вызывали возмущение. Вероятно, можно было называть фрак «фанцузским кафтаном», но непонятно зачем.

В теории сторителлинга есть понятие «плотность текста». Не надо тратить два слова там, где можно обойтись одним. Поэтому «рассказывание историй», на мой взгляд, ничем не лучше «сторителлинга».

Еще один важный момент. Сторителлинг — это некоторое профессиональное рассказывание историй, не байки в курилке и не анекдоты за столом. Фокус сторителлинга в том, что ты «насобачиваешься» рассказывать историю не тогда, когда она тебе случайно пришла в голову, а когда тебе это нужно. Это примерно как с порнографическими актерами. Мы все как-то более или менее умеем заниматься сексом. Кто лучше, кто хуже, но все, в целом, справляемся. А вот попробуй-ка сделать это по команде «Мотор!», на сцене или на глазах у съемочной группы. Вот тут нужен большой профессионализм (смеется).

Поэтому даже термин «рассказывание историй» нам не подходит. Надо было бы говорить «профессиональное рассказывание историй», а это уже совсем перебор. У нас есть одно удобное иностранное слово: «сторителлинг». Чтобы выразить его смысл, надо три. Почему бы не воспользоваться одним?

В.П.: Профессионализм в сторителлинге можно развить так же, как и во всем остальном — путем долгих тренировок. Сторителлинг — это не знание. Это навык. Я могу за минуту рассказать тебе, как управлять автомобилем: вот педаль тормоза, педаль газа и ручка переключения скоростей. Все. Ты знаешь, как управлять автомобилем. Но управление автомобилем, сторителлинг, секс и многое другое — это в первую очередь навык, который отрабатывается. Хорошо водит не тот, кто много знает, а тот, кто много ездит!

Поэтому я стараюсь на своих курсах давать практические упражнения. Знания можно взять много откуда. В интернете есть миллион книжек — по сценарному мастерству голливудскому, по тому, как пишутся сценарии в России, по тому, как пишутся рассказы, романы, заметки. Это все очень ценно, но это не дает навык. Навык приобретается тренировкой, желательно под руководством инструктора, который покажет, где ты делаешь ошибку. Чтобы тебе не пришлось сделать ее 592 раза, прежде чем ты догадаешься, что это ошибка.

В.П.: Самое главное, чтобы история, которую ты рассказываешь, каким-то образом тебя формировала, вернее, переформировывала всякий раз заново. Люди рассказывают истории, чтобы напоминать себе: кто мы такие, зачем мы здесь, откуда мы пришли, чего мы здесь хотим. Человеческий мозг так устроен, что мы все время забываем ответы на эти вопросы. Это такой куличик из песка, который все время рассыпается, и главная потребность человека — его восстанавливать. Иначе ты перестаешь быть человеком.

В каком-то смысле, если ты не можешь рассказать историю о себе или об окружающих, ты не совсем человек, ты — непонятное существо, которое рыщет по соцсетям и выкрикивает бессмысленные оскорбления. Рассказывание историй превращает тебя в человека и придает тебе человеческие черты — от принадлежности к какому-то языку, нации, социальной группе до обладания чувствами.

В.П.: Многие люди считают, что не умеют рассказывать истории. Причины бывают разные. Во-первых, есть люди, которые правда не способны. Их очень мало, и я даже долго не верил, что они есть. Я не знаю, с чем это связано. Я, например, долго не мог поверить, что есть люди, неспособные отличить ямб от хорея (если им объяснили различия, конечно). Но потом увидел их собственными глазами. Такое случается — и с ямбом, и с историями. Отчаиваться им не надо. Учиться сторителлингу им тоже не надо. Есть много других прекрасных занятий и способов проявить себя.

Во-вторых, и это встречается намного чаще, есть люди, которые прекрасно рассказывают байки в курилке, а потом возвращаются за компьютер, садятся перед открытым файлом или белым листом бумаги и понимают, что ничего не могут рассказать. От этого у них очень падает самооценка. Вот это уже любопытный феномен.

Все, что человек пытается из себя выдавить, — это не история. Это попытка важничать, или соответствовать ожиданиям, или решать какую-то задачу, очень далекую от творчества. И вот в этот момент, в момент неспособности рассказать историю, ты действительно не совсем человек. Только что в курилке ты был человеком — рассказывал о себе, о своей собаке или своей теще. Ты мог формировать себя и мир вокруг себя из этих историй. А потом перед компьютером с тобой что-то случилось, что отняло у тебя эту естественную человеческую способность к рассказыванию историй. Чаще всего это происходит тогда, когда ты отказываешь себе в праве быть человеком и становишься функцией.

В.П.: А вот нет. Принято думать, что дети умеют рассказывать истории. Говорят даже: «Чтобы рассказывать истории, нужно немножко впасть в детство». Но это не так. Как правило, дети плохо рассказывают истории. Дети путаются, сами не понимают, что произошло. Ты вот знаешь хоть одну хорошую историю, написанную ребенком? Или даже записанную со слов ребенка? Если бы все было так просто, мы бы просто записывали истории, придуманные детьми, и издавали бестселлеры.

Дети выглядят хорошими рассказчиками, потому что они очень стильные. Ребенок — крайне стильное существо. Просто представь: вот у него ручки, ножки, глазки, вихор какой-нибудь. А если он еще не выговаривает букву «л» или делает какие-нибудь смешные речевые ошибки… Что бы такой ребенок ни рассказывал, его будут слушать и плакать от умиления. Но это получается не благодаря истории, а благодаря его природному стилю, обаянию.

Вот тут мы можем думать, что было раньше — курица или яйцо, Шнуров или город. Это город так сложился, а Шнуров удачно его описал, или это Шнуров описал город, который потом так удачно сложился. Я как рассказчик историй предпочитаю думать, что Бог есть. Что сначала рассказывается история, а потом она начинает воплощаться в жизнь. Что этот город появился, потому что Шнуров таким его увидел и так про него рассказал.